Я довольно нагляделся, как страшное сознание крепостного состояния убивает,
отравляет существование дворовых, как оно гнетет, одуряет их душу. Мужики, особенно оброчные, меньше чувствуют личную неволю, они как-то умеют не верить своему полному рабству. Но тут, сидя на грязном залавке передней с утра до ночи или стоя с тарелкой за столом, — нет места сомнению.
Неточные совпадения
— Слушайте, — сказал я, — вы можете быть уверены, что ректор начнет не с вас, а с меня; говорите то же самое с вариациями; вы же и в самом деле ничего особенного не сделали. Не забудьте одно: за то, что вы шумели, и за то, что лжете, — много-много вас посадят в карцер; а если вы проболтаетесь да кого-нибудь при мне запутаете, я расскажу в аудитории, и мы
отравим вам ваше
существование.
Попытка примирения упала сама собой; не о чем было дальше речь вести. Вывод представлялся во всей жестокой своей наготе: ни той, ни другой стороне не предстояло иного выхода, кроме того, который
отравлял оба
существования. Над обоими тяготела загадка, которая для Матренки называлась «виною», а для Егорушки являлась одною из тех неистовых случайностей, которыми до краев переполнено было крепостное право.
Ужас — ввиду безрадостности
существования, со всех сторон опутанного обузданием, и ужас же — ввиду угрызений, которые необходимо должны
отравить торжество немощной плоти над бодрым духом.
Вообще у Ошманского было много забот, которые
отравляли его
существование.
И вот, когда он замечает, что в его мысль залезает шалопай, когда он убеждается, что шалопай на каждом шагу ревизует его душу, дразнит его и
отравляет его
существование сплетнями, — он начинает метаться и закипать.
Вот наше житьишко каково. Не знаешь, какой ногой ступить, какое слово молвить, какой жест сделать — везде тебя «мерзавец» подстережет. И вся эта бесшабашная смесь глупости, распутства и предательства идет навстречу под покровом «содействия» и во имя его безнаказанно
отравляет человеческое
существование. Ябеда, которую мы некогда знавали в обособленном состоянии (и даже в этом виде она никогда не казалась нам достолюбезною), обмирщилась, сделалась достоянием первого встречного добровольца.
Пусть никто и ничто не
отравит их радостного
существования.
Львов. А кто вас уполномочивал оскорблять во мне мою правду? Вы измучили и
отравили мою душу. Пока я не попал в этот уезд, я допускал
существование людей глупых, сумасшедших, увлекающихся, но никогда я не верил, что есть люди преступные осмысленно, сознательно направляющие свою волю в сторону зла… Я уважал и любил людей, но, когда увидел вас…
Но пенкоснимательная мысль: я должен исполнить свой долг! — уже безвозвратно
отравила мое
существование.
Человеку, в сущности, очень немного нужно. И прежде всего ему нужен огонь. Направляясь в мурьевскую глушь, я, помнится, еще в Москве давал себе слово — держать себя солидно. Мой юный вид
отравлял мне
существование на первых шагах. Каждому приходилось представляться...
На этой же репетиции я приобрел себе мелочного, но беспощадного врага, который потом
отравлял каждый день моего
существования. Вот как это произошло.
Кто услаждает и
отравляет наше
существование?
— Образумьтесь, молодой человек, пока еще не поздно. Для меня два миллиона составляют пустяки, а вы рискуете потерять три-четыре лучших года вашей жизни. Говорю — три-четыре, потому что вы не высидите дольше. Не забывайте также, несчастный, что добровольное заточение гораздо тяжелее обязательного. Мысль, что каждую минуту вы имеете право выйти на свободу,
отравит вам в каземате всё ваше
существование. Мне жаль вас!
Разум, та высшая способность человека, необходимая для его жизни, которая дает ему, нагому, беспомощному человеку, среди разрушающих его сил природы, — и средства к
существованию и средства к наслаждению, — эта-то способность
отравляет его жизнь.
Эти ужасные деньги, которых у меня так мало и которые способны
отравить все мое
существование! Последние дни были расходы, огромные для нашего скромного бюджета. Надо было купить подарки, традиционного праздничного гуся, а главное, раздать на чай дворникам, швейцару в школе, почтальонам, трубочисту…
— Я
отравил ее
существование, обесславил, по ее понятиям, род Лихаревых, причинил ей столько зла, сколько может причинить злейший враг, и — что же?
Сознание, что такая встреча может случиться, тяжелое предчувствие, что она должна случиться,
отравляло, повторяем, каждую минуту ее безотрадного
существования в качестве приживалки у Ираиды Степановны и в доме Хвостовой и продолжало
отравлять и тогда, когда она в этом последнем доме стала равноправной с Ольгою Николаевною хозяйкой.
— Здесь ты можешь жить, как тебе угодно, а я не стану
отравлять твое
существование своим присутствием. Поеду искать наслаждений, которые еще доступны калеке. Но если ты вздумаешь вызвать меня, то я явлюсь, — сказал он ей.